Епископ Серафим (Сигрист). «Непсис»: эсхатологическое измерение бодрствования

24 декабря 2009
Для первых христиан понятие бодрствовать (или стоять на страже), ожидая пришествия Христа, включало в себя и напряженное внимание к миру, ибо вокруг тьма, стремящаяся поглотить все, так что и к нашему времени обращен призыв «трезвитесь, бодрствуйте» (1 Пет. 5:8).
Христос Пантократор и Страшный Суд. Италия, 1300 г., Мозаика в Баптистерии Сан Джованни во Флоренции
Христос Пантократор и Страшный Суд. Италия, 1300 г., Мозаика в Баптистерии Сан Джованни во Флоренции

В конце «Истории солдата» Игоря Стравинского рассказчик вопрошает: «Почему мы все время хотим прибавить то, что когда-то имели, к тому, что имеем сейчас?» В данном случае, в контексте либретто, этот вопрос – только горестное признание, что человек, увы, не хочет довольствоваться тем, что имеет, но, с другой стороны, мы могли бы ответить на этот вопрос и так: мы хотим добавить то, что когда-то имели, к тому, что имеем сейчас, понимая, что только так мы можем достичь полноты и совершенства.

Историческое развитие Церкви часто являет нам то, что Евдокимов называл «этапами духовной жизни», с теми же потерями и обретениями, какие мы видим в жизни отдельного человека, и сейчас, в наше время, когда мы обладаем беспрецедентной полнотой информации, мы можем поразмышлять о том, что есть духовная полнота Церкви, вмещающая в себя всю ее историю со всеми ее этапами.

Серьезный пример такого размышления – слова Сергея Сергеевича Аверинцева. Он говорит о том, что христиане, пережив в 20 веке гонения коммунистических и фашистских режимов, приобрели опыт сопротивления, мирного и непримиримого, и должны понимать, что такое противостояние злу, при сохранении внутреннего мира и равновесия, – это для христианства непреходящая реальность.

Мне кажется, это перекликается со словами Господа в Евангелии от Марка (13:37): «И то, что Я говорю для вас, Я говорю для всех: бодрствуйте!» Это призыв быть внимательными к тому, что происходит в мире, и в то же время это прямое указание на эсхатон, на конец, на «День Господень», который все приведет к своему концу... Именно здесь мы не знаем ни дня, ни часа, а потому должны бодрствовать. Это состояние бодрствования – как продолжение сказанного пророку: «Сын человеческий! Я поставил тебя стражем дому Израилеву» (Иез. 3:17, 33:7). Для первых христиан понятие бодрствовать (или стоять на страже), ожидая пришествия Христа, включало в себя и напряженное внимание к миру, ибо вокруг тьма, стремящаяся поглотить все, так что и к нашему времени обращен призыв «трезвитесь, бодрствуйте» (1 Пет. 5:8).

Тогда как слова Сергея Сергеевича Аверинцева так точно вписываются в этот раннехристианский, библейский контекст, в истории это понимание было частично утрачено, ведь правда то, что в христианской, и особенно восточно-христианской традиции, заповедь о бодрствовании и трезвении преобразовалась скорее в созерцание, примером которого, прежде всего, является монашеская традиция, делавшая упор на внутреннем состоянии человека. Так, греческое слово «непсис», обозначавшее бодрствование или трезвение, вошло в аскетическую терминологию скорее как внимание, обращенное внутрь.

Так, Св. Симеон Новый Богослов говорит: «вся наша душа должна незамутненным взором ежеминутно вглядываться и замечать в себе помыслы, входящие в наше сердце от лукавого, и отвращать их. Сердце должно постоянно гореть верой, смирением и любовью. Не бойся этой борьбы и не избегай ее, ибо где нет борьбы, нет и добродетели».

В «Добротолюбии» также сказано: «Трезвение есть твердое стояние помысла при двери сердца. Приходящие от врага воровские помыслы оно видит и слышит, что говорят и творят эти убийцы и какой образ представили в уме бесы, чтобы мечтанием прельстить ум».

Это внутреннее духовное делание Аввы Евагрия в пустыне, это же и «одинокая внутренняя борьба с бесами» Нила Сорского. Св. Нил Сорский упрощал внешние формы монашеской жизни, чтобы дать простор внутреннему развитию каждого монаха через «непсис» (внутреннее делание).

Можно было бы проследить похожие тенденции и в западном монашестве, но в любом случае, в результате получим, что идея бодрствования (трезвения) стала, прежде всего, вопросом внутренней жизни. Это дает глубину в понимании психологии и внутренней жизни человека, но за счет потери изначального эсхатологического измерения этой идеи.

Конечно, не все христиане становились монахами и приверженцами внутреннего делания. Но по-другому описать то, что произошло в истории, можно было бы так: когда первоначальное ожидание пришествия Христа уступило место, с одной стороны, идее христианской империи, а с другой – максимальному внутреннему напряжению отцов-пустынников, бодрствование обратилось во внутреннее созерцание с одной стороны, а с другой – обратило пристальное внимание к этому миру, пусть иногда очень творчески, но все же не без готовности «плыть по течению» этого мира, не меняя его.

Хотелось бы к этому добавить мысль о том, что развитие литургии в мистериальном направлении, что отдаляло ее от людей (этот процесс на западе и востоке проходил по-разному, но с похожими результатами, такими как нечастое причастие, клерикализм и т. п.), шло параллельно с преобразованием понятия «непсис» от первоначального эсхатологического его смысла к чисто аскетическому. Литургическое возрождение, начавшееся в 19 веке, во многом вернуло прежние позиции в отношении частоты причастия в большей части христианского мира, но можно ли сказать то же о возрождении изначального направления внутренней жизни?

Тем не менее, в наше время появились признаки возрождения первоначального смысла бодрствования и среди тех, кто много преуспел в отношении внутренней жизни, что связано с нашей сегодняшней темой.

Так, о. Сергий Булгаков пишет: «Мое отношение к жизни так проникнуто апокалиптическим духом, что хотя я и чувствую себя в одиночестве в этом отношении в церкви и отчасти неудовлетворенным ее историей, мне это доставляет огромную радость... Я понимаю смысл событий и нахожу в них исполнение будущих обетований».

К такому восприятию событий Тейяр де Шарден добавляет свое видение мира, раскрывающегося в науке. Он говорит, что предстающие нашим глазам величие и красота мира требуют возрождения представления о Пантократоре – Вседержителе, образ Которого наполняет купола древних церквей, чтобы мы увидели Христа, приходящего к нам «облеченным славой мира».

О. Александр Шмеман говорит о том, чтобы научиться видеть истину неба, и мокрых ветвей деревьев, и туманных сумерек – того, что «аскет не видит или от чего отмахивается как от слишком чувственного; аскет – тот, кто в основном закрывает глаза, мистик же – тот, кто видит...»

Итак, мы наметили основные координаты бодрствования, вернув этому понятию изначальный смысл вглядывания в этот мир... Сюда же методологически можно отнести духовную дисциплину монахов и то «внимание», о котором Симона Вейль пишет, что «абсолютно безраздельное внимание – это молитва».

И еще: о молитве как ходатайстве пишет Вальтер Винк: «молитва-ходатайство – это духовный вызов тому, что есть, во имя того, что обещано Богом...» Сопротивление настоящему во имя будущего, дарованного Богом.

Ну вот, мы и нащупали параметры бодрствования, внимания, того «непсиса», который соединяет внутренний мир монашеской традиции с изначальным призывом Господа «бодрствуйте!».

Но если монашеская традиция действительно сформировалась под воздействием представления о непсисе как о внутреннем трезвении и внимании, то вскрытие первоначального смысла непсиса как бодрствования не должно ли привести к новому монашеству и даже новому типу общины?

Если говорить о собственно монашеском общежитии, можно вспомнить, какое изумление вызвало у архиепископа Иаковоса (Греческая православная церковь в Америке) первое посещение монастыря «Новый скит». Он тогда сказал монахам, что впервые увидел то, чего на нашел на Афоне: монашество, готовое жить полноценной человеческой жизнью.

Однако мне кажется, то возможное изменение, о котором мы говорим, должно коснуться не только собственно монашеских общин. Павел Евдокимов учил о «внутреннем монашестве», используя выражение Св. Тихона Задонского, и сам являл его в своей жизни... Мне кажется, новые религиозные общины, движения и братства (и те, у которых есть физическое общежитие, и те, у кого его нет), на востоке и на западе, проторяют путь к общинам «внутреннего монашества» и к совместной практике бодрствования и видения...

Мне кажется, что в дополнение к литургическому возрождению, мы увидели в прошедшем веке, на западе и на востоке, потребность в одновременном обновлении и углублении и внутренней, и общей, совместной жизни, – углублении, которое может быть отражено в нашей сегодняшней теме.

Если же это так, и если мы последуем в будущем этому направлению, то мы избежим опасности, что то «мирное и непримиримое противостояние», о возможности потерять которое с окончанием периода гонений предупреждал Аверинцев, будет утеряно, и тогда будет видно, что в церкви и общины, и отдельные верующие обретают полноту и целостность восприятия, которое вмещает и прошлое, и настоящее, и будущее, соединяя их в той полноте, которая обещана от начала в заповеди: «то, что Я говорю для вас, Я говорю для всех: бодрствуйте!»

www.nepsis.ru
загрузить еще